Месяц назад в нашу больницу поступил новый ребенок. Это явление сопровождалось отчаянным криком. Причина такого шума — маленькая черноглазая девчушка, с наголо стрижеными волосами, смуглой, почти коричневой кожей и с крупными короткими бусами на шее. Она не плакала, глаза ее были сухие. Она просто кричала: от страха, от тоски, от непривычной обстановки, от разлуки с родными, да от чего угодно. Почти все дети, впервые попавшие в больницу, так себя ведут, поэтому из взрослых никто не удивляется, все привыкли. Над кроваткой бумажка с надписью: «Неизвестная девочка, 1 год». Вот и все о ней сведения. Умолкала Неизвестная девочка лишь тогда, когда её брали на руки, а как только ставили обратно в кроватку, крик включался снова. При выходе же сестёр из бокса – усиливался.

Первые три дня Неизвестная девочка ничего не ела и не пила, отталкивала все тарелки, ложки, чашки и принималась кричать еще громче. Положение казалось безвыходным, но знающие люди спокойно говорили: «привыкнет, все привыкают».

Через неделю я застала новенькую девочку уже вполне освоившейся и успокоившейся. Она с удовольствием ела все, что ей предлагалось — и пюре, и кашу, и печенье, и яблоки, улыбалась, занималась с игрушками, правда недолго. Спустя некоторое время все игрушки оказывались выброшенными на пол. Жизнь налаживалась. В это самое время у ребенка нашлась мама.

Медсестра принесла узелок с одеждой, в которой Неизвестная девочка поступила в больницу, и попросила меня одеть ее, объяснив: «За этим ребенком пришли, если документы окажутся в порядке – будем отдавать». Девочка, узнавая свои собственные вещи, улыбалась. Я ее одевала и испытывала некоторые смешанные чувства: с одной стороны я радовалась, что у ребенка нашлась мама, с другой — надевая на нее рваную, давно не стиранную, явно подобранную не по размеру одежду, у меня рушились все иллюзии, что ребенок из больницы отправляется в благополучную семейную обстановку. Документы оказались в порядке и ребенка выписали из больницы.

Через неделю я снова пришла на дежурство в больницу и… черноглазая смуглянка опять стояла в кроватке, будто и не уезжала никуда. На этот раз бумажка над кроватью гласила, что девочку зовут Ситора и ей 1,5 года. «Ну, здравствуй, Неизвестная девочка!» — в ответ она улыбается. Я беру ее на руки, такую маленькую, хрупкую, легкую и подбрасываю вверх – Ситора смеётся, радуется. В этот раз она не кричала от горя, хотя и не давала забыть, что голосок у нее звонкий. Пока я переодевала Колю, она с Матвеем затеяла выкрикивать какие-то непонятные слова «кто громче» и веселиться по этому поводу. Ситора, видимо, кричала что-то на своем языке, мне не ведомом, а Матвей за ней повторял. Еще они придумали садиться в кроватках напротив друг друга и, просунув ноги между прутьями, болтать ими, касаясь один другого. И опять им было весело.

Когда я Ситору выпускала из кроватки погулять по боксу, то в отличие от Матвея и Ариши, она не ходила по всему помещению и игрушками почти не интересовалась. На ногах она стояла еще не совсем твердо и предпочитала придерживаться за подручные предметы. Случалось, и падала, но что удивительно, никогда не плакала. Нахмурится, почешет ушибленное место, поднимется и примется за дела. А дела у нее «важные»: нужно всю одежду в тумбочке перебрать и вывалить на пол. «Ну что ты такое сделала, Ситора? Давай теперь обратно все складывать: ползунки, кофточки, колготки, футболки». Я складываю, Ситора внимательно за мной наблюдает, и… начинает с чувством, с толком, с расстановкой выворачивать из тумбочки опять все на пол, но не сразу, а по очереди, внимательно рассматривая каждую майку и изучая каждый носок.

Спустя три дня мне сказали, что Ситору опять забрали из больницы, а она уже и уходить не очень-то хотела, поскольку в больнице уже освоилась. Привыкли и мы к ней.

Ой, Ситора, Ситора, черноглазая ты наша смуглянка с бусами на шее! Куда повели тебя? Кочевать по Москве? Может быть, тебя вскоре снова потеряют, и тогда мы опять встретимся. Все тебя теперь здесь знают, ты уже не Неизвестная девочка.

Чернышова Татьяна. Апрель 2007 года