Так у них в селе всех звали: Ванька, Анька, Петька, смягчая окончание «А» в подобие «Я». Вань-кЯ – сладкозвучно и нежно получалось тогда. Пелагею Антоновну звали Полька.
— Полька, — радостно кричала подружка, прыгая через грядки – Пойдем быстро в школу!..
Полька мыла в корыте овощи. Тот год морква уродилась. Работы в доме всегда было много. Отец рано помер, младшая Анютка, еще совсем несмышленыш, только-только начинала ходить. Вот Полька и стала главной помощницей матери. С осени сидела с прялкой, пока не кончалась кудель, а долгие зимние вечера проводила за ткацким станом. Ей это дело нравилось. И не смотря на малый возраст, Польку в селе считали искусной рукодельницей – и пряхой, и ткахой…
Подружки ее уже закончили третий, иные — четвертый класс, а Полька в школе сроду не была.
— Ато рази меня возьмут?.. – удивилась она теперь неожиданному приглашению. – Мне аж 12!
— Ажно и 20! — по-деревенски акая кричала подружка. – Всех переростков собирают! Покличь матерю, пусть она пойде!
— Тетка Дарья!.. – радостно скандировала подружка, вызывая из хаты мать. — Тетка Дарья, отдай Польку в школу!
Сердце у Польки то замирало, то прыгало от привалившегося невозможного счастья. Мать тоже разволновалась.
— А може?..
Дарья поправила на голове платок, пригладила Польке вихры и ухватив дочь за руку, устремилась в школу, к Наталье Филипповне.
— Нужли правда толкуют у нас об етом, про школу-то?.. – смущаясь и сбиваясь, спросила она учительницу.
Та пояснила: следуя государственному курсу на обязательное начальное образование силами всесоюзного комсомольского общества «Долой неграмотность!» повсеместно в стране открывались школы ликбеза. Теперь вот создавали специальный класс из местной молодежи и в селе Коршево.
В классе Полька оказалась младше всех. И всех способнее. Учительница нарадоваться не могла ее успехам, и всякий раз при встрече с Дарьей, нахваливала ей дочь.
— Да, она у меня молодец, — с удовольствием подтверждала мать и краснела, стыдясь незнакомого ласкающего чувства — родительской гордости.
Через два года все одноклассники переженились, устроились на работу и разъехались. Полька из переростков осталась одна. Ее перевели в третий класс общеобразовательной начальной школы. Высокая, крепкая девушка, в 15 лет она и выглядела, и чувствовала себя совершенно взрослой. И вдруг — за одну парту к малолеткам! Полька бы стерпела, но…
— О, мамаша!.. — прокатился насмешливый гоготок по рядам, стоило Польке войти в класс.
Прозвище прицепилось крепко. Но ненадолго. Через несколько дней Полька объявила матери:
— В школу больше не пойду!
Напрасно уговаривала мать, напрасно ходила Наталья Филипповна, упирая на ее способности к наукам, Полька своего решения не изменила. К тому же она уже обнаружила новый источник знаний. Святое Писание. Эту необыкновенную книгу она увидела у Парасковьи.
У них в хате тоже был Красный угол, мать нередко молилась перед образами. Как только звонили колокола, Полька и сама бежала к обедне. Большая каменная церковь Вознесения Господня на берегу реки, казалось, стояла вечность. Прежде здесь была деревянная часовня, потом в память о победе в Отечественной войне 1812 года возвели величественный трехпрестольный храм. Деньги на строительство собирали всем селом.
Полька с детства любила службы. Там и заметила она Парасковью. В каждом храме есть такие матушки – они и у подсвечника стоят, и клиросу умело подпевают, и устав знают. И такой в них свет, когда молятся, точно сами, как свечка горят. Вот у этих-то матушек и организовывались молельные дома, когда священников выслали, а церкви позакрывали. Был такой дом и в Коршево…
Парасковью в селе звали только Парасковья, и никак иначе, никаким просторечным сокращениям ее имя не поддавалось даже в самом бытовом разговоре. У Парасковьи были церковные книги. Она давала почитать. Полька держала их у себя подолгу, благоговейно переписывая выбранные молитвы в специальную тетрадку. Святые светлые слова запоминались сами собой. И навсегда. Пелагея Антоновна до сих пор каждое утро повторяет: «Господи, на каждый час этого дня во всем наставь и заступи меня…».
Когда ее соседка по комнате, художница Людмила Николаевна, впервые прислушалась к тому, что бормочет старушка — поразилась чуть не до слез. Вот уж не ожидала, чтоб такую мудрость изрекала почти столетняя бабушка! С того момента молитву Оптинских старцев они произносят вдвоем: «…Господи, руководи Сам моею волею и научи меня молиться, надеяться, верить любить, терпеть и прощать…». По примеру своей богомольной соседки Людмила Николаевна стала ходить и в домовой храм пансионата на акафист иконе Пресвятой Богородице «Стена Нерушимая». Пелагея Антоновна читала его здесь несколько лет. И по причинам нам неизвестным, это самая икона появляется на дорожном указателе «Коршево»… Хотя в селе не Богородичный храм, а — в честь Вознесения Господа.
Церковь в Коршево закрыли в 1935 году. Пелагея Антоновна рассказывала, как собрался народ, как стояли испуганной толпой, молчали, вытирая слезы, как сбрасывали и увозили на переплавку колокола, звон которых раздавался на три села. Об этом погроме они узнали накануне. Ночью верующие вынесли и спрятали большую часть церковных икон. Многие из них так и хранились на чердаке школы до нового открытия храма во время Великой Отечественной войны…
Село их вообще отличалось верностью укладу благочестивых предков. Они даже на бунт решились: в 1930 году восстали против колхозов. В этом была суровая крестьянская правда, когда после насильственного насаждения коллективных хозяйств, в стране разразился страшный голод. И Сталин тогда разрешил добровольно выходить из колхозов. Но давлением местных властей число единоличников в деревне неизменно сокращалось. Семья Пелагеи Антоновны сопротивлялась до последнего и в колхоз не вступала…
В 1936 году в начале лета к соседям приехал племянник из Москвы. В отпуск. Зашел и к ним гость столичный поздраствоваться. Тетка Дарья чай навела, блинцов подала, жалиться стала:
— С девками у нас лихота́…Работы тута им нетути, одёжи или што куплять – денег нетути. Летось Полька обужи наплела, крестна сарафаны пошила, да сколько ей шить – во у ей шестеро-то!.. Ой, лихота!.. Что с девками делать, не знаем?..
— А я их с собой в Москву заберу, столицу будут строить! – неожиданно предложил гость.
— Да рази я против, — быстро согласилась мать, будто только на то и рассчитывала.
В июне Полька и четверо ее подружек приехали в столицу. На Пушкинской площади, рядом с новеньким корпусом газеты «Известия», еще стоял Страстной монастырь. На колокольне, во весь ее рост, простирался плакат с изображением Пушкина и цитатой: «Товарищ верь, взойдет она, звезда пленительного счастья, Россия вспрянет ото сна…» По Тверской скользили диковинные троллейбусы и редкостные отечественные эмки. На тротуарах устраивались тележки с газированной водой. Столичные модницы носили воздушные платья с воланами, тонкие брови, яркие губы и короткие стрижки с крепкой «химией». Ничего подобного у Польки не было. А белые носочки под прюнелевыми туфельками с перепоночкой и пуговкой даже приснится ей не могли!.. Девчата поначалу и по Москве бегали босиком, как привыкли в родной деревне.
Первую ночь переночевали у соседского племянника, жена его Катя их приветила. А утром, со всем своим дорожным багажом, подались на стройку.
Это была окраина. Там, где сейчас гостиница «Космос» и ВДНХ, то есть нынешний ВВЦ. Строили типографию Гознака. Массивное серое здание строгой классической формы по сей день на том же месте. Только теперь не кажется столь величественным. А тогда именно оно придавало парадный блеск столичной магистрали, ведущей к главной выставке страны, которая тоже только строилась.
В те годы строители были самыми востребованными кадрами в Москве. Польку с девчатами встретили на объекте с великой радостью. Вмиг приткнули куда-то в подсобку их узлы и чемоданы — и в бригаду, кирпичи класть. А уже после рабочей смены повели «новобранцев» в общежитие…
— Весело́ было! — с доброй улыбкой вспоминает Пелагея Антоновна. Певучая речь ее выдает характерный южнорусский говор. В бригаде это нередко становилось предметом необидных шуток.
— Ну чаво тобе? – бывало пародировал один.
А другой в тон ему продолжал:
— Ты давай не промавляйся, ато раствор захряснет! — «Захря́снет» – затвердеет, значит.
Они частенько подтрунивали друг над другом. В бригаде их было четверо, два парня и две девушки. Работали дружно и слаженно, с молодецким задором, даже с каким-то азартом, как в спорте. И дело вовсе не в заработке и не в славе. Просто им нравилось это – труд нравился.
— Просто мы все в бригаде такие подобрались, — объясняет Пелагея Антоновна.
У них возле столовой была доска почета. Портреты передовиков-стахановцев на ней менялись каждый квартал. Но фотографию Полькиной бригады не снимали никогда!..
Аня — бригадир, сразу взяла над ней шефство, учила и кирпичи класть, и вообще, как жить в столице. Тоже ведь наука – стать москвичкой. Это и город надо знать, и магазины, и музеи с театрами. И манеры до́лжно иметь хорошие, городские, и одежду, и разговоры, даже мысли. Потому что в человеке все должно быть прекрасно. Тем более, когда начинается любовь. А у Польки она началась.
Геннадий… Почему-то она называет его только так, полным именем. Он работал плотником на той же стройке. Увиделись они на общем собрании. Точнее, он ее увидел, она и не замечала, пока Геннадий не подошел. Потом уж началось…
— Ты ж не выбираешь, кого любить, — сдержанно рассуждает Пелагея Антоновна. – Это как прилепишься…
И размечталась тогда влюбленная Полька купить себе пальто, чтоб по моде: с накладными плечами и карманами, с двубортным воротником, может и с каракулем, если денег хватит. Копила долго. Уже морозно стало, когда поехала в ГУМ. У Кати, ну той, что жена племянника соседского, пришлось теплый платок одалживать, чтобы в очереди не замерзнуть – за дефицитом все-таки собралась…
В автобусе какая-то словоохотливая попутчица, прознав ее маршрут, стала советы давать, да сочувствовать – дескать, хорошее пальто купить непросто, связи в торговле нужны. Полька слушала и кивала.
— Вижу ты, девка, неопытная, деревенская, — вдруг заявила женщина, — так и быть, помогу тебе: есть у меня один знакомый, продавец!
Зашли в ГУМ, помчались по каким-то пролетам, лестницам, этажами, коридорами, минуя толпы покупателей, прилавков, витрин… Полька окончательно запуталась, когда ее спутница остановилась и таинственно зашептала:
— Стой здесь и жди. Сейчас вынесу. Давай деньги!
Полька напряглась.
— А вы не… Ну в смысле, если не… — запротестовала было она и запнулась, устыдившись.
— Не сбегу, не сбегу! – рассмеялась женщина, забирая у нее деньги. – Не веришь — дай мне твой платок в залог – платок- то я верну обязательно, даже если с пальто не получится!.. Ты главное, ни на шаг не уходи, чтоб я тебя здесь не потеряла!
Вконец замороченная Полька отдала и Катин платок. Женщина проворно нырнула в дверь. Полька ждала. Долго простояла, боясь двинуться с места. Потом все-таки подбежала и толкнула дверь, за которой скрылась женщина. За дверью шумела улица…
Жаловаться никому не стала, не тот характер. Посетовала и давай снова копить деньги, сначала Кате на платок.
Впрочем, на любовь этот досадный случай никак повлиял. Скоро они с Геннадием родили дочь и продолжали строить планы на долгую счастливую семейную жизнь. Пока решался вопрос с жильем, Полька отвезла дочь к матери в деревню…
Все перевернулось в один день – 22 июня 1941 года. Геннадий уехал на фронт, она — к дочери.
Сколько их было, этих «треугольников», доставленных военно-полевой почтой? Три-четыре всего-то… Потом Геннадий пропал, ни весточки. Полька всю войну жадно высматривала письмоноску, но та только глаза отводила.
Самое трудное тогда время наступило, вспоминает Пелагея Антоновна. В колхозе одни женщины остались. Сами и косили, и молотили, в пургу, в метель за сеном в поле ходили. Сестра ее младшая, Анютка, знатной трактористкой стала. Мужиков-то и после войны было мало, сколько их, родных и любимых в сражениях полегло! Немногие вернулись. Один из них – Ваня. Невест для него вокруг – вся деревня. А он присмотрел Пелагею.
— Красивая, наверное, была? – спрашиваем.
Пелагея Антоновна посмеивается, качает головой, говорит:
— Я смирная была, деревенская.
Прожили они с Иваном в мире и согласии до самой его смерти. Дочь выросла и уехала в Москву учиться. Унаследовав материнские способности к наукам, защитила диссертацию. Родилась внучка. Теперь уже и правнук поступил в институт…
Все пришли поздравить Пелагею Антоновну со столетием. Мы тоже пришли. В их с Людмилой Николаевной комнатке стало тесно от наплыва гостей. Еще бы – 100 лет, век целый! Мы пытаемся выяснить ее секрет долголетия. Пелагея Антоновна в ответ только плечами пожимает. Она удивительная: сочинять ничего не станет, говорит без притворства:
— Да я просто жила…
Любимое словечко у нее – «просто». «Где просто – там ангелов до ста!..» — почему-то вспоминается тут знаменитое изречение преподобного Амвросия, святого Оптинского старца.
Пелагея Антоновна молчит, задумавшись. Потом притянув за локоть старшую сестру, проникновенно рассуждает:
— Люд… Наверное, это меня лук держит.
— Что?.. Лук!?..
— Ну, да лук. Я так лук любила, целиком луковицу могла съесть. Просто нарежу и ем. Прямо так, без соли, без хлеба – и таким мне он сладким казался!..
Сладкий лук?.. Странно. Даже как-то стыдно: нам-то чаще и сахар не сладкий, и солнце не яркое, и работа не в радость, и друг – не друг… А она – лук сладкий! Когда и кому лук может показаться сладким!? Секрет какой-то… Секрет долголетия.
Людмила Папилова,
Сестра милосердия Группы «Преображение»
Ноябрь 2018 г.