Каждую неделю мы приходим сюда, в Тушинскую детскую больницу, где за стеклянными стенками боксов живут дети. Они в том возрасте, когда мир малыша еще неотделим от мира матери, когда он живет, словно сросшись с нею, точнее еще не успев оторваться. Но у этих детей родителей нет. По каким-то причинам они перестали ими быть. Медсестры инфекционного отделения и мы, сестры милосердия, ежедневно посменно дежурящие в больнице, — единственные, кто может подарить этим детям тепло, ласку, живое человеческое общение.

Когда приходишь работать в больницу, к этим замечательным светлым детским душам, таким трогательным в своем одиночестве и таким радостным в своем детском неведении, тебя захлестывает волна новых эмоций – боль за этих детей, счастье от их улыбок, желание все сделать для них и осознание того, как мало мы можем для них сделать… И в волне этих эмоций приходит к нам очень сложное испытание – искушение. Не осудить… Это наверно самое сложное в нашей работе. Да, мы конечно все по-христиански скажем – Бог им судья, но в душе… Невозможно подавить в себе внутренний протест, отчаяние, негодование – как, почему, как возможно отказаться от этого хрупкого, беззащитного создания, оставить его на произвол судьбы, вычеркнуть из своей жизни? Почему у полуторагодовалого ребенка рассечен лоб и гематома на полголовы? Почему ухоженная и молодая бабушка позволяет своей годовалой внучке отправляться в дом ребенка? Как можно оставить месячного ребенка в метро? А выкинуть в одной пеленке в овраг в декабрьский мороз? Как можно это все понять, простить и не осудить?!!

Однажды я встретила женщину, две девочки примерно 6 и 9 лет называли ее мамой, но по возрасту она скорей годилась им в бабушки. Мы разговорились, она действительно оказалась бабушкой. И рассказала мне свою историю. Дочь ее не может отказаться от наркотиков, девочек она забрала к себе, сначала одну, потом и другую. « А ведь есть еще и мальчик, два годика, я не смогла бы потянуть троих, еще мама старенькая на мне, пришлось оставить в детском доме». Этот разговор мне помог понять, как мало мы знаем о судьбах наших детей, как мало прав мы имеем судить их родителей. Можем ли мы, выросшие в благополучных семьях, счастливо избежавшие в юности искушений наркотиками и алкоголем, избежавшие (возможно стараниями наших родителей) дурных компаний, не испытавшие по-настоящему голод, холод, одиночество, всегда имевшие крышу над головой – можем ли мы поручиться, что оказавшись в подобной пропасти мы бы выстояли? И можем ли мы представить, что творилось в душах несчастных родителей этих несчастных детей? Безмерно жалко детей, но жалко и их родителей. Если в своем алкогольно-наркотическом чаду они смогли позабыть про плоть от плоти своей , то воистину ад для них начался уже здесь, на Земле.

Отказаться от ребенка… Какую часть души надо убить в себе, чтобы совершить этот противоестественный поступок? А если этот ребенок выстраданный, долгожданный, тяжело и нескоро данный? Как можно представить себе страдания матери, когда ее столь желанное чадо рождается тяжело и неизлечимо больным? Настолько больным, что практически не может двигаться, видеть, даже глотать. Через какие муки она прошла за те два месяца, прежде чем ее дочь попала к нам с безжалостным штампом на медицинской карте: «беспризорная»? Кто из нас имеет право ее судить? Возможно, только мама из соседнего бокса, выхаживавшая точно такого же больного своего малыша…

Как-то я рассказывала своим детям про больницу, про нашу работу, про детишек, про маленькую девочку, к которой каждый день приходит мама (когда трезвая), стоит под окнами, плачет, но так и не забирает. И меня поразила реакция моего сына – ему стало очень жалко… эту маму. И он своей незамутненной детской душой почувствовал истину. Мы, взрослые, привыкли смотреть со стороны детей, болеть их болью, а ведь их несчастные грешные родители, возможно, еще более заслуживают жалости. Хотя бы потому, что их греху нет оправдания. И здесь нет противоречия – понять, объяснить, простить, пожалеть, – да, возможно; оправдать – эти искалеченные детские судьбы, эти синяки, эти слезы, – нет, никогда и ничем.

Та маленькая больная девочка умерла через несколько месяцев у нас в больнице. Невыразимо больно, что последние месяцы своей недолгой жизни она провела вдали от материнского тепла, от того, возможно, единственного, что она могла бы чувствовать. И мне очень жаль ее мать, позволившую своей кровиночке умереть на чужих руках, лишившую себя этих нескольких месяцев материнства, не согревшую своим теплом того, кто по-настоящему в ней нуждался всю свою жизнь.

Вот уже несколько лет мы трудимся в больнице. Наши детки подрастают, переходят в дом ребенка, на их место приходят новые, совсем крохи, и поток этот не иссякает… Мы пытаемся согреть их своей любовью насколько это возможно, но это бесконечно мало. Мы молимся за наших деток, но все больше понимаю, что надо сугубо молиться за их родителей, за тех, кто уже оставил своих детей, и за тех, кто еще не успел сделать такой страшный выбор.

Сестра группы милосердия «Преображение»
Екатерина Версоцкая
2009 г.